Когда кричал осиротевший Эгиль

Проклятия волнам: «Мой добрый меч

Отведать жаждет крови Пивовара!» —

Тот хохотал и бил себя по ляжкам:

«Ну-ну, давай попробуй, человечек!

Мне нет конца и края. Ты не знаешь,

Как далеко я зрю: ведро воды —

Уже окно очам моим всезрящим.

Мои владенья под твоим мечом

Расступятся и тут же вновь сомкнутся,

Не потерпев ущерба. Ты меня

И пальцем не коснешься — ну а я

Твой малый окоем держу в ладони».

И, отвернувшись, Эгир забывает.

Косицы бороды его сверкают

Ракушками жемчужными, а в ухе

Блестит серьга, которую он снял

С какого-то раздувшегося трупа.

Брат Ветра, Брат Огня, он занят делом,

В котором он и впрямь великий мастер, —

Следит за тем, чтоб все остались сыты:

Планктон и стаи серебристых рыб,

Плясуньи-анемоны средь кораллов,

Дельфины, скаты и морские стебли

В зеленых волосах его супруги, —

И, да, куда ж без них, те сонмы душ,

Что во дворце его пируют нощно.

Всем нужно есть. И на любое тело,

Идущее ко дну, в его владенья,

Уже разинут жадно чей-то рот:

Рачительный хозяин океана

В два счета превращает нашу плоть

В еду для рыб, а душу — в едока

На еженощных пиршествах своих

И в корм жене, до новых душ голодной.

Обильем брюх, желающих поживы,

И сметкою, что всё пускает в дело,

Всех превосходит этот царь морей,

И даже трон его изглодан солью.

 

Иллюстрация: Торскегга Торн.