Сурт невероятно стар и по-своему довольно капризен. Во многих других пантеонах и культурах Первозданный Светоносец представляется в ангельском и безукоризненно благом обличье, но у нас, в Девяти мирах, роль Первозданного Светоносца отведена угрюмому и вздорному огненному великану. В одной из своих ипостасей Сурт близок к стереотипному образу огненного великана (хотя, если учесть, что все огненные йотуны — его потомки, он не столько стереотип, сколько прототип), который мерзостно хохочет и швыряется огненными шарами во все, что подвернется под руку, словно сам процесс разрушения доставляет ему удовольствие. Но есть и другая ипостась, в которой он может долго мерить вас надменным взглядом, а потом внезапно, безо всякого перехода, с ослепительной щедростью метнуть вам прямо в руки клубок дармовой творческой энергии — вжик! И вы останетесь стоять, перебрасывая с руки на руку этот раскаленный мяч и спешно прикидывая, для какой бы высокой цели его использовать, пока он вас не спалил или не прогорел. Сурт прямолинеен, речи его просты и почти грубы, и поначалу я чуть было не совершила ошибку, недооценив мрачные глубины его ума. Но все-таки я одумалась вовремя.

Есть у Сурта и еще одна ипостась, более древняя. Эта его сторона открывается в те мгновения, когда он внезапно умолкает посреди разговора и темнеет, как будто покрываясь черной копотью, а взгляд его глаз, невероятно древних, теряет сосредоточенность и устремляется куда-то вдаль, сквозь меня. И тогда он может сказать нечто такое, от чего я вспоминаю, что эти его другие, более поверхностные ипостаси — не более чем маски, под которыми таится непостижимая сущность, рожденная из тьмы, пробившая первую брешь в бездне Гиннунгагап и сотворившая Муспелльхейм, от тепла которого произошла вся жизнь в Девяти мирах. Еще я вспоминаю, что он старше Урд — самой древней из ныне живущих инеистых великанов: ее рождение он наблюдал издалека, из своего мира. Как-то раз Сурт рассказал мне, что после того, как Урд сошлась с двумя братьями и родила двух дочерей, он отправил к ней одного из собственных сыновей, чтобы тот стал отцом ее первого сына, а потом, со временем, вывел инеистых турсов в новые миры. И еще я вспоминаю, что он не только породил жизнь в Девяти мирах, но и положит ей конец. Именно от Сурта и ни от кого иного зависит, когда разразится Рагнарёк. Именно на нем лежит ужасный долг завершителя всего сущего.

Бывает так, что я захожу в тупик в своей творческой работе и чувствую, что не могу продвинуться дальше ни на шаг, сколько бы ни кляла себя и ни рвала на себе волосы. В подобных случаях Сурт иногда приходит мне на помощь. Он подбрасывает мне крошечную искру того первозданного творящего огня, который некогда озарил бездну Гиннунгагап. Точнее, она кажется крошечной, когда срывается с его пальцев, но пока летит ко мне, успевает превратиться в полыхающий огненный шар. Чтобы принять такой подарок, приходится реагировать с бешеной скоростью: в какую-то долю секунды я должна успеть раскрыть нараспашку все чакры, и остается только молиться, чтобы этот огонь меня не спалил. Дожидаться, пока я подготовлюсь, Сурту недосуг: либо я открываюсь сразу, снося к чертовой матери все блоки, либо так и остаюсь сидеть в своем промерзшем тупике и страдать. А разница в размерах, о которой я упомянула выше, — это на самом деле обман зрения. В действительности та искра вовсе не разрастается по дороге от его пальцев до моего живота. Штука в том, что Сурт и впрямь огромен, а я — всего лишь простая смертная.

Вы, наверное, скажете, что с его стороны это слишком жестоко — вот так швырять кому-нибудь искру, не заботясь о том, сожжет она человека или нет. И да, я отдаю себе отчет, что его это действительно не волнует. Его устраивает любой исход. Мне

встречались люди, сгоравшие от таких искр, поглощенные своей творческой работой до такой степени, что все остальное — и собственное тело, и здоровье, и близкие люди — теряли для них всякое значение. Но Сурт только пожимает плечами: те из них, кому все же удается довести свою работу до конца, оставляют такой прекрасный след во вселенной! А там хоть трава не расти. Сострадание Сурту чуждо. В его задачи оно не входит.

Но когда я все-таки открываюсь этой искре, я на мгновение превращаюсь в истинную дочь Синмары, горящую жаждой претворять непроявленное в жизнь. Огонь рвется с кончиков моих пальцев в музыку, в живопись, в слова, пылающие на бумаге. Поначалу мне было привычнее думать о сыновьях Сурта как о разрушительных сторонах Огня, а о дочерях Синмары — как о созидательных. Но потом Сурт решил, что я слишком долго цеплялась за эту иллюзию, и испепелил ее на месте. «Дура!» — сказал он мне и преподал такой урок, что мне стало стыдно. Я-то думала, что понимаю суть творения и творчества, а оказалось, что я не знаю ровным счетом ничего. Огонь Муспелльхейма, с которым я уже так давно работала, на самом деле нельзя разделять подобным образом. И в этом — по словам Сурта — заключается первая Тайна Огня, которая кажется самой простой из всех, но постичь которую по-настоящему очень трудно.

(И несколько слов о гальдре Сурта: тот вариант, который я прилагаю, состоит из одной начальной строки, первой строфы, рунического пения и заключительной строки, повторяющей начальную. Если вы работаете с Суртом и получите его разрешение, вы сможете петь эту песню, и учтите, что это — самый минимум условий, необходимых для того, чтобы ее петь… но если вы все будете делать правильно, то между строфой и рунами появится еще один раздел. Он будет срываться с ваших губ сам по себе и всякий раз будет другим, новым. Он будет идти напрямую от Огня Сурта. Ах да, и еще: когда вы будете петь эту песню, обязательно нужно смотреть на какой-нибудь огонь — хоть бы даже на обычную свечу.)