Сын Возмездия
Рейвен Кальдера, «Jotunbok»
Восемь копыт сверкают серебром сквозь облака, выбивают мерную дробь: Слейпнир несет по небу своего господина. Стынет воздух над северо-восточным кряжем Йотунхейма; по ту сторону потока Тунд лето Асгарда разом сменилось зимой великаньей страны, и слезы замерзают на щеках и бороде всадника, не успев скатиться. Он смахнул их — рука почти не дрожала. «Не сейчас, — сказал он себе. — Я — Владыка Асгарда, и у меня есть дело, дело важное, необходимое. Потом я смогу затвориться в высокой башне моего Валаскьяльва и предаться слезам и гневу, но пока пусть моя бедная Фригг оплакивает нашего сына за нас обоих. Лучшего моего сына, самого прекрасного. Нет, не сейчас. Подумай о том, что тебе предстоит».
И часть его разума, имя которой — Мысль, оттолкнула прочь и свежую память о крови, и крики жены, и застывшее в неподвижности золотое тело… Нет! Всплеск черных крыльев, мысль уносится прочь. «Женщин, способных странствовать во времени, во всех Девяти мирах по пальцам перечесть. Хюндла слишком стара, да и охраняют ее надежно. Та провидица из Муспелльхейма… но у нее двое мужей, они ее защитят. О Ведьме из Железного Леса не стану и думать — это верный путь к гибели. Унн, шестая из девяти дочерей Ран…» На миг он позволил себе потешиться мыслью о морской красавице, но и эта мысль утекла, как вода меж камней. Эгир больше не подпустит его к своим дочерям; однажды он уже допустил такую ошибку и не повторит ее впредь. «Нет, остается только Ринд, дочь Биллинга. Она достаточно молода; замуж она больше не вышла, после того как овдовела; и у нее есть Дар».
Слейпнир замедлил ход: впереди показался высокий каменный чертог — зимний дом Биллинга. Биллинг не помешает, его здесь нет. Зиму он всегда проводит в Ванахейме — торгует, копит свои нечестивые богатства. Сомнений не было: прежде чем отправиться в путь, Один не забыл заглянуть в зеркало в своей высокой башне. Слезы еще лились, но он уже кое-что задумал. И продолжал думать — отчаянно, из последних сил. Асгард в смятении. Сейчас все пока еще убиты горем, но завтра заговорят о возмездии. «Да нет, уже сегодня», — поправил он эту мысль, припомнив Тора. Да, тот плакал навзрыд, как ребенок, но в глазах его уже разгоралась красная ярость. «И он этого ждет. Он этого ждет от Тора, от Хеймдалля и остальных моих сыновей. До сих пор он разыгрывал перед нами дурачка и труса, так что никто не понимает, насколько он на самом деле силен. К тому же, он хорошо их изучил, он знает их слабости. Если он станет драться за свою жизнь в полную силу, то может перебить их всех. Но за смерть моего сына отомстить может только другой сын… Значит, мне нужен еще один сын, о котором никто больше не знает, — и нужен немедленно».
Он смахнул с бороды остатки слез, надеясь, что глаза у него не слишком красные, что навстречу ему не выбегут какие-нибудь глупые служанки, которые могут испортить все дело, а еще (эта мысль прорвалась сквозь заслон его холодных рассуждений вопреки всему) — что Эйр заставила-таки Фригг выпить какое-нибудь из своих чудодейственных зелий и бедняжку, наконец, уложили в постель. Сколько сил она потратила, чтобы уберечь Бальдра, — Источник Урд тому свидетель… Ему не хватит духу сказать ей, что все это было напрасно. И не хватит духу открыться, объяснить все то, что он сейчас собирается сделать. Если он все расскажет, их браку конец. И эта страшная тайна давила ему на сердце, как железная наковальня. Восьминогий жеребец кругами спустился во двор, и Один соскочил наземь, собирая всю свою мощь в одно великое заклятие. На ухаживания и прочие нежности времени не было. К тому же, однажды он уже пытался ухаживать за этой Ринд, да все без толку. «Ну почему именно она? Почему именно та, чьей любви я так и не смог добиться, сколько ни старался? Или это Норны решили надо мной подшутить?» Ну что ж… чего нельзя добиться лаской, можно взять силой. Слишком многое поставлено на кон. Сейчас не до баловства. Положение просто отчаянное.
Он не успел даже перейти двор, как двери зимнего чертога Биллинга отворились ему навстречу. На пороге стояла великанша. Ну конечно, она заметила тень его коня, она поняла, кто решил навестить ее. Что ж, на притворство и личины все равно нет времени. Каждая минута на счету. Кулаки его сжались, удерживая гальдр, уже готовый сорваться с пальцев: сначала надо было все-таки оценить положение.
Со времени их последней встречи Ринд как будто подросла — теперь она возвышалась над ним на целую голову. Но какая же изящная! Хрупкая, как статуэтка. Не то что обычные великанши с таким размахом плеч, что только сосны валить, да с кулаками-молотами, что запросто раздробят череп любому мужчине. И кожа белая, с тем особым голубым отливом, какой бывает у всех инеистых йотунов, сохранивших чистоту крови, — даже у тех, кто рождается за пределами Нифльхейма. Лицо тонкое, нежное; черные волосы — длинные, до самых колен… нет, не красавица, но и не сказать, чтобы нехороша собой. Ее одежды, серые с белым, развевались на зимнем ветру, и от этого она казалась еще стройнее и выше. Но вот она повела рукой, и ветер улегся — по крайней мере, во дворе.
— Здравствуй, Хозяин Асов, — промолвила она. В голосе ее звенела легчайшая насмешка, и Один припомнил, до чего же эта Ринд на самом деле умна; да, великолепная женщина. — Что же привело тебя сюда и почему именно сегодня? Не сомневаюсь, ты пришел по делу.
— Воистину так, — без обиняков подтвердил Один. — Мне нужна твоя помощь, госпожа Ринд, и время не ждет. Нам надо поговорить. Не позволишь ли мне войти, чтобы мы с тобой все обсудили?
Чтобы гальдр сделал свое дело, женщина должна была находиться в доме, там, где ей будет некуда отступить. А поскольку он уже убедился, что его обычные мужские чары перед этой великаншей бессильны, следовало избрать другой путь — держаться как можно более честно и прямо. Она пристально взглянула на него и, помедлив миг, наконец, кивнула:
— Входи, и я угощу тебя пивом моего отца. Поговорим. Но помни, что я ничем тебе не обязана.
— Это я знаю, — сказал он, воздержавшись, однако, от улыбки: во всем этом и без того хватало лжи. Едва перешагнув порог, он поднял руку, стремительно начертил в воздухе руну и метнул ее в хозяйку дома. Прежде чем вонзиться в цель, руна полыхнула розовым, и Один с облегчением перевел дух. Мишень выбрана правильно. Хоть с этим, по крайней мере, лишних сложностей не возникнет.
Темные глаза великанши широко распахнулись; она силилась вдохнуть, хватая воздух ртом. Тело ее сотряслось от страшного спазма: такова была первая часть заклятия — разом приготовить ее женские части к тому, чтобы они приняли семя и дали ему прижиться. На это хватило мгновения; хрипло выдохнув, Ринд стиснула обеими руками грудь. Вторая часть заклятия пробуждала желание, заставляла вожделеть заклинателя — только его одного, и больше всего на свете. Тонкие пальцы женщины метнулись к лону, скрючились, как будто она пыталась вырвать, выцарапать из себя все то, что так внезапно и неодолимо взбунтовалось против ее воли, — но уже в следующий миг она овладела собой и, отняв руки от живота, стиснула кулаки. Один, не отрывая взгляда, следил, как в ее потемневших глазах смятение и испуг сменяются осознанием, а на смену пониманию приходит ярость. Быстрее, чем он ожидал. «Она и впрямь очень умна — и страшно представить, сколько же в ней силы воли», — с восхищением подумал он.
— Мерзавец! — выдавила она сквозь зубы. — Года еще не прошло, как мой муж лег в могилу, а ты решил сотворить со мной такое?
— Чем скорее мы с этим покончим, тем скорее ты получишь свое тело обратно в полное свое распоряжение, — примирительно промолвил он. — Обещаю, что тебе все это
будет в удовольствие, госпожа моя. И, поверь, я бы не стал этого делать без необходимости.
— Я не подчинюсь, — прохрипела она. — Я кликну слуг, и они вышвырнут тебя вон!
Один пожал плечами:
— Можешь попробовать. Но неужели ты думаешь, что на такую, как ты, я наложил бы легкие чары, которые рассеются сами собой, стоит мне только скрыться с глаз? Нет, не надейся: заклятие тебя пересилит, и ты сама приползешь ко мне в Асгард, моля о любви. Ты ведь не желаешь такого унижения, да и я, честно признаться, не хочу тебя оскорбить. Ты слишком хороша, чтобы ползать у меня в ногах. Обещаю тебе, к исходу этого дня все закончится, и я больше ничего от тебя не потребую. Это все, что мне нужно. Подаришь мне этот день, один-единственный день?
Вцепившись пальцами в юбки, Ринд сверлила его яростным взглядом. Один вновь поразился про себя той стойкости, с которой она боролась с заклятием, вобравшим в себя всю его силу, до последней капли. Он видел, что она взвешивает и рассчитывает его слова… на миг ему даже почудилось, что он слышит стрекот и топоток, с которым проносятся у нее в голове эти расчеты. Он знал, какой похотью горит сейчас ее лоно, — и не мог не удивляться тому, что голова ее до сих пор остается трезвой и ясной. «Какая холодная женщина. Уж не вздумает ли она пырнуть меня ножом в разгаре страсти? Похоже, она из тех, кто на это способен». Волна возбуждения, поднявшаяся от сознания опасности, нахлынула, но тотчас спала: сейчас нельзя было отвлекаться ни на миг.
Наконец, ее дыхание выровнялось. Вздернув подбородок, Ринд проговорила сквозь зубы:
— Если я лягу с тобой добровольно, ты мне заплатишь. И вот моя цена: честность. Ты расскажешь мне все, Бёльверк. Всё до последнего.
Голос ее сочился ядом, и она не случайно назвала его тем именем, под которым он соблазнил бедняжку Гуннлёд. Бёльверк. Злодей. Один невольно поморщился: вот и первый удар, и с выбором цели она тоже не ошиблась.
— Там было иначе, — выпалил он, не успев взять себя в руки. — Она сама выбрала свой путь. Она полюбила по-настоящему. Не было никакой магии.
Глубокий, нутряной рык вырвался из горла Ринд, и в тот же миг за стенами дома взъярился, колотя в ставни, свирепый ветер.
— Честность! — прорычала она. — Я не дура, Бёльверк! Я знаю, что твой сын лежит мертвым на полу Гладхейма. Птицы тотчас разнесли печальную весть на тысячу сторон, как только это случилось. Во всех Девяти мирах уже знают, что Бальдр идет Дорогой в Хель. Но не пытайся меня убедить, что ты явился сюда и решил взять меня против воли только для того, чтобы забыться и унять свою скорбь!
На мгновение Один застыл от ужаса: он и не подозревал, что ей уже все известно. Затем плечи его поникли. Честность. Ну что ж, теперь можно. Почему бы и нет?
— Мне нужен сын, — проговорил он.
— У тебя их десятки.
— Мне нужен сын, который еще не родился. Которого можно обучить, как расправиться с убийцей моего сына. Мне нужен сын, с которым этот убийца еще не встречался и который сможет застать его врасплох. Сын от такой женщины, которая умеет странствовать во времени, — чтобы я смог отослать ее прочь, а к исходу этого дня она бы вернулась со взрослым сыном, уже возмужавшим и готовым отомстить за Бальдра.
Ринд метнула на него удивленный взгляд и прищурилась, оценивая размах его интриги.
— Столько сложностей, и все для того, чтобы убить беспомощного слепца? —промолвила она с насмешкой.
— Мы с тобой оба прекрасно знаем, что Хёд был всего лишь чьим-то невольным орудием, — ответил Один, твердо глядя ей в глаза.
«И это не ложь, но всей правды ты не узнаешь. Довольно с тебя и этого».
Ринд отвела взгляд первой.
— Значит, ты хочешь сына, который сможет убить Пламявласого? — пробормотала она, покачав головой.
Один видел, что она уже невольно тянется к нему всем телом, словно железо к магниту. Он обхватил ее за пояс и ободряюще погладил по спине, и она не отстранилась.
— Это единственный способ, какой мне удалось придумать, — сказал он.
И она сдалась, и он отнес ее на ложе, и лег с ней, хотя она вся была напряжена и тверда, как камень, и ни разу его не поцеловала. Все кончилось быстро, и Один по запаху понял, что она зачала ему сына. Лежа под грудой белых мехов, она дрожала всем телом.
— Чтобы вырастить твоего сына, мне придется уйти надолго, — сказала она. — Я могу заблудиться во времени. Как я вернусь обратно?
— Я буду держать твою нить, — заверил ее Один. — Я не допущу, чтобы ты потерялась. От этого слишком многое зависит.
Ринд ударила кулаком по постели.
— Мой отец будет в ярости, — сказала она. — Наверное, мне и впрямь лучше уйти до тех пор, пока мой сын не вырастет и не сможет отправиться в Асгард. Тогда я покончу со всем этим — и с тобой — раз и навсегда. Но столько лет вдали от дома… В какое же время прошлого мне лучше уйти?
— Не в прошлое, — отрезал он. — В будущее.
Ринд ахнула и села на постели, прижимая покрывала к груди.
— В будущее? Но ведь будущего никто не знает! Я не умею ходить в будущее!
— Я могу тебя туда отправить, — возразил Один. — Ты даже не представляешь себе, сколько раз я спрашивал совета у провидиц. Я знаю обличья самых разных будущих времен. Я опишу тебе нужное место во всех подробностях, и тебе останется только перейти туда. А на исходе этого дня я приведу тебя обратно.
Ринд поднялась, уже поворачиваясь к нему спиной. Но Один успел заметить, что темные глаза ее уже торопливо рыщут по комнате, выбирая, что взять с собой в дорогу, а без чего можно и обойтись. Тело ее уже к нему не стремилось — теперь от нее исходила лишь отчужденность и даже отвращение. «Холодная женщина, — повторил он про себя. — Но только такая и способна воспитать сына, который сможет застать Локи врасплох. Прости меня, побратим, — подумал он с горечью, — но времена нынче отчаянные. Слишком много игр я веду одновременно, и ради общего блага приходится чем-то жертвовать. Придется пожертвовать сыном… и братом». Слезы снова чуть было не навернулись на глаза, но он остановил их, собрав в кулак остатки воли. «Я не стану плакать перед этой ледышкой, после того как разорвал в клочья всю ее жизнь. Уж от этого-то я, по крайней мере, могу удержаться. Для нас обоих это было бы оскорбительно».
* * *
Для Одина день близился к концу; закатное солнце, словно чаша, полная крови, растекалось багряными ручьями по полям. «Сунна тоже плачет, — подумал Один. — Она тоже любила Бальдра». Отчаяние утра понемногу растворялось в дневных трудах: там, на побережье, возводили погребальную ладью, и такой огромной ладьи, как эта, в этих краях еще не видали. Когда Один вернулся, в первый миг ему показалось, что Асгард опустел: все ушли на строительство, и только его жена со своими служанками осталась дома — омыть тело Бальдра и нести над ним стражу. Один урвал несколько минут, чтобы утешить Фригг, надеясь, что за своим горем она ничего не заметит и не учует на нем свежий запах великанши. Потом он послал за Хермодом, единственным из сыновей, которым он еще мог пожертвовать, и отправил его с поручением: пусть скачет во владения Хелы и умоляет госпожу мертвых отпустить брата. По правде сказать, Один и
сам сомневался, что из этого выйдет толк: Хела тоже неумолима, и никому еще не удавалось сторговаться с этой холодной сукой. Она еще холоднее, чем Ринд. Но попытаться все-таки стоило — хотя бы для того, чтобы показать Фригг, что он действительно сделал все возможное.
Затем он уселся на свой высокий престол в Гладсхейме и уставился в голую стену, одной рукой лениво поглаживая Фреки за ушами, а другой крепко сжимая невидимую струну — нить души Ринд. Удержать ее было непросто. Нить дергалась и плясала, как сумасшедшая: на том конце время бежало гораздо быстрее. Владыка Асов даже не пытался понять, что там, в этом будущем, сейчас происходит и что открывается Ринд, опередившей настоящее на столько лет. С самого начала он не позволял себе об этом задумываться: иначе он, чего доброго, решил бы, что отправлять ее туда неразумно, и вся его затея зашла бы в тупик. Позже еще будет время обо всем ее расспросить — вытянуть из нее все, что только удастся.
Последние лучи солнца угасли за холмами, и с побережья к домам потянулась череда факелов. Горе горем, а голод не тетка. Поднявшись, Один вышел во двор Гладсхейма и, окинув взглядом сумеречное небо, перехватил нить второй рукой и потянул на себя — изо всех сил и отчаянно надеясь, что она не порвется.
Не порвалась. Он ощутил порыв холодного ветра и открыл глаза. Ринд стояла рядом, кутаясь в белые меха, блестевшие каплями дождя. Темные глаза ее смотрели спокойно, но вокруг глаз залегли морщины — то ли она постарела, то ли просто очень устала.
— Долго же ты возился, — сказала она.
— Он здесь? — спросил Один, чуть не затаив дыхание. Неужели этот безумный, невозможный план все-таки сработал? — Он вырос? Он с тобой?
Вместо ответа Ринд лишь язвительно усмехнулась и взмахнула рукой. Из-за спины ее выступил юноша, высокий и стройный, как мать, но совсем еще молодой — на верхней губе едва пробивался первый пушок. Темные спутанные волосы падали пареньку на плечи, а на поясе висел меч.
— Вáли, — обратилась к нему Ринд, — это твой родитель. Не могу назвать его твоим отцом, потому что отцовство — это труд, а он над тобой трудился от силы пять минут. Но в жилах твоих течет его кровь, и ты появился на свет лишь потому, что он этого пожелал, так что теперь поздоровайся с ним, если, конечно, хочешь.
— Но матушка! — запротестовал юноша. — Как же я войду в таком виде в эти большие палаты? Я только что вернулся с гор, даже лица не умыл и волос не расчесал! Подумают, что я какой-то свинопас прямиком из свинарника!
Ринд улыбнулась — холодно, иронично:
— Не надо стыдиться, сын мой. В этой грязи, по крайней мере, ничего бесчестного нет.
Сияя от радости, Один шагнул вперед. Парень хорошо сложен и явно удался в асов, и нет сомнений, что сражаться Ринд его научила. Возможно, все и впрямь получится.
— Сын мой! — выдохнул он. — Ты понимаешь, для чего ты здесь?
Юноша набрал воздуху в грудь:
— Я здесь, чтобы отомстить убийце моего брата, — отчеканил он.
— Все верно, сын мой, — кивнул Один. — И после того, как ты это сделаешь, ты займешь свое место в Асгарде, рядом со мной и со своими братьями, навсегда. Я не стану делать вид, будто ты мне чужой. И я не ущемлю твоих прав. Я дам тебе достойное содержание — столько, сколько ты захочешь.
Он взял Вали за руку и повел его в чертог, где уже собирались на вечерний пир строители ладьи. В зале было тише обычного; рассаживаясь за столами, асы переговаривались полушепотом. Фригг поднялась с постели, чтобы проследить за угощением, но даже волос не уложила. Лицо ее потемнело от горя.
— Слушай меня, мой народ! — выкрикнул Один. — Слушай внимательно! Это Вали, мой сын, рожденный для того, чтобы отомстить за гибель Бальдра и уничтожить его убийцу! Дайте ему дорогу и почтите его приветствием!
По другую сторону залы Тор вскинул голову, гневно сверкнув глазами. Надо было предвидеть, что он рассердится, лишившись возможности отомстить собственноручно. Один уже хотел бы окликнуть старшего сына, успокоить его… но тут заметил, что Вали рядом с ним уже нет. Обернувшись, Владыка Асов увидел, что в залу входит Хёд; две служанки Фригг поддерживали его под руки. Слепец посерел лицом и горбился больше обычного, словно согнувшись под бременем невольного убийства и, быть может, гадая, кто из асов возлагает вину на него. «Нынче же ночью объявлю при всех, что он прощен», — подумал Один и вдруг увидел, что к дрожащему, бледному, как тень, слепцу приближается Вали.
Осторожно, чуть ли не почтительно, юноша коснулся его плеча.
— Брат мой, — донеслось до Одина. — Мне очень жаль.
Слова прозвучали негромко, но гул голосов в зале почему-то умолк, и все, как один, подняли головы. Даже Тор встрепенулся. А затем меч Вали выскользнул из ножен и, описав в воздухе дугу, одним ударом перерубил Хёду шею. Голова слепца скатилась с плеч, а тело рухнуло на пол, как мешок с тряпьем. Все потрясенно молчали, пока вопль Фригг не разорвал тишину. Второй ее сын упал замертво — а ведь со смерти первого не прошло и дня. Сердце Одина бешено стучало в ребра; все вокруг словно замедлилось. Вали наклонился, поднял голову Хёда и вскинул руку, выставляя на всеобщее обозрение свой трофей.
— Я убил того, чья рука убила моего брата! — выкрикнул он, и лишь легчайшая тень сомнения скользнула в его голосе. — Я исполнил клятву, данную моему родителю!
Но тут он встретился взглядом с Одином и недоуменно наморщил лоб: что-то в лице Всеотца его встревожило.
Стряхнув с себя оцепенение, Один развернулся кругом — и уперся взглядом в холодные, ледяные глаза Ринд.
— Я сдержала слово, — промолвила она, тщательно пряча злорадство. — Я родила тебе сына-мстителя. И это всё. Больше ты от меня ничего не получишь. А Вали — твой; делай с ним, что пожелаешь. — И, подавшись вперед, добавила шепотом: — Если хочешь убить своего побратима, сделай это сам, Владыка Асгарда. Только от твоей руки он может пасть, и ты это знаешь. Никто этого не сделает за тебя.
И с этими словами она повернулась и ушла, а на том месте, где она только что стояла, растеклась алым пятном кровь из перерубленной шеи Хёда.
Глядя себе под ноги, Один, то стискивал, то разжимал кулаки, как будто пытался ухватить нечто невидимое, ускользнувшее прямо из-под пальцев. «Игра проиграна. Месть за месть. Я слишком поддался боли и отчаянию, потому и недооценил ее. И я ведь так и не успел объявить прощение Хёду, и теперь Бальдр отмщен, а Локи… свободен? — На миг его сердце дрогнуло, но он безжалостно задушил этот робкий росток надежды. — Я — Король Асгарда, и многие нити грядущего — в моих руках. И если мне придется резать собственное сердце по кускам, чтобы повернуть будущее так, как я того желаю, — что же, быть по сему. Это цена за власть.
Но я не могу убить его своими руками! Нет, не могу. Проще самому себе перерезать горло». До чего же трудно это признавать, но это правда. Никто не поймет, но он не может допустить, чтобы этот непокорный, вольный дух пал от его руки. «Впрочем, — внезапно понял он, — даже если послать кого-то другого, за этим все равно будет стоять моя рука. Что толку себе лгать. Ринд тоже верно выбрала мишень. И я это заслужил. Я причинил ей великое зло. Когда ты так убит горем, немудрено наделать глупостей. Что ж, плати теперь по счетам, Великий Король. Позаботься о ее сыне». Он двинулся навстречу этому несчастному, сбитому с толку пареньку, этой злополучной пешке, что затесалась между таранами двух хладнокровных воль, сшибившихся друг с
другом в поединке. Сейчас он скажет ему все, что нужно, подберет правильные слова… и вдруг в голове мелькнула еще одна мысль, незваная и непрошеная. Что если там, в будущем, она увидела нечто такое, из-за чего ей пришлось поступить именно так?
«Этого, надо думать, я никогда не узнаю».
Краем слуха он уловил чей-то смешок — не здесь, далеко отсюда. Должно быть, Норны опять потешались над ним от души.