Рука Хелы
Гудрун
Она приходит ко мне в темноте и всегда сзади, куда бы я в этот момент ни смотрела. Внезапно за спиной раздается ее голос, и на плечо мне ложится костяная рука. И каждый раз мне кажется, что я сейчас рухну под ее тяжестью, если она нажмет хотя бы чуть сильнее. Иногда эта рука опаляет меня жаром, иногда — холодна, как лед. Иногда я просто не понимаю, чем меня обожгло — огнем или холодом.
В отличие от других богов, Хела очень тихая. Ее аура затягивает, как черная дыра, — никакого сияющего ореола! Говорит Хела очень просто, безо всяких словесных выкрутасов, которые так любит ее отец, Локи. Обычно она произносит лишь несколько слов… но это именно те слова, которые сейчас необходимы, — нравится вам это или нет. И каким-то образом они всегда отдаются эхом, даже в маленьком помещении.
Хела скрывается в тишине, в пыли, в трудах насекомых, особенно тех, которые поедают гниющую плоть. Она живет в стервятниках, червях и личинках. Я как-то смотрела документальный фильм о якобы «новом» применении, которое нашли личинкам насекомых: с их помощью успешно очищают гангренозные раны, потому что жидкости, которые вырабатывает их организм, стерильны и потому что они поедают только отмершие ткани, а потом превращаются в мух и улетают. Такова и Хела: она кропотливо очищает мир от мусора. Чтобы делать эту работу, не обязательно быть красивой. Она, среди прочего, обитает и в сапрофитах — микроскопических существах, медленно превращающих мертвое тело в землю.
Мы привыкли воспринимать жизнь как что-то чистое, а гниение — как грязный, безобразный и хаотический процесс, но с научной точки зрения дело обстоит совершенно иначе. Жизнь — это хаос, непрерывное и почти случайное возникновение, перемешивание и перестройка разнообразных комбинаций. Боги Жизни безрассудны и расточительны: они плодят миллионы форм, чтобы выжила хотя бы горстка; но Боги Смерти никогда и ничего не расходуют впустую. Гниение — это аккуратное, точное и предсказуемое разложение того, что когда-то было живым, на составные элементы, необходимое для того, чтобы жизнь продолжалась во всем своем неуемном изобилии.
Мы отворачиваемся от гниения, но разве мало среди нас таких, кто сам давно прогнил внутри? Я говорю о гниющих частях наших сердец и душ, о тварях, которые копошатся во тьме наших внутренних подвалов. Все это принадлежит Ей, и Она имеет полное право вскрыть нас и взять свое, когда сочтет уместным, как бы мы ни сопротивлялись и ни пытались это удержать. Но при этом Она аккуратна. Она совершенна. Она бьет искусно и точно, как скальпелем, — и так же больно.
Руна Хелы — Эар, Могила. Но выглядит она не как зияющая яма, а как виселица или стойка, на которой подвешивают туши для разделки. В этом и состоит работа Хелы: она разделывает нас, как мясник. Мы — мертвые туши после бойни; наша плоть станет пищей для других и поддержит в них жизнь. Когда покойника накачивают химикатами и запечатывают в герметичный жестяной ящик, чтобы уберечь от разложения, Хеле это не по нраву. Нельзя мешать мертвому телу исполнить свое предназначение — слиться воедино со стихиями. Это очень плохо, это кощунство. Говорят, что душа не может перейти с миром в иную жизнь, пока тело не разложится полностью; и как знать, какие муки претерпевает душа, когда ее останкам искусственно продлевают существование? «Отдайся огню, отдайся морским волнам, — говорит Хела, — уйди, куда пожелаешь, но все же самое лучшее — это стать одним целым с нашей прекрасной Землей».
Я видела, как она держит на руках души умерших младенцев, баюкает их и поет им песни. Насколько мы знаем, своих детей у нее нет, но все Мертвые — ее дети. И потом, уж кого-кого, а детей в ее мире предостаточно — и бледных малышей, чтобы утешать и гладить их по головке, и ребят постарше, о которых тоже можно нежно заботиться. Хела кормит всех мертвых, и каких бы ужасных историй ни насочиняли о ней завистники, на самом деле никто не встает из-за ее стола голодным. Этот пресловутый стол называется «Голод» всего лишь потому, что ради утоления голода к нему и приходят мертвые. И с каждым кусочком пищи, съеденным за этим столом, они становятся все дальше и дальше от своей прожитой жизни — и все ближе и ближе к той Пустоте, в которой Хела решит, пойдут ли они дальше или останутся.
Во внутреннем дворе ее чертога, Эльвиднира, есть колодец; я его видела, хотя и не посмела коснуться воды. Вода эта — чернее ночи; и когда я увидела ее, то поняла, что это и есть Гиннунгагап, Нун, первозданная Пустота. Из всех богов только Хела и Сурт не боятся бездны Гиннунгагап; и одна только Хела может погрузить в нее руку и дотянуться до другого берега, чтобы перенести туда человеческую душу и найти для нее новый дом. Это Она когда-то вложила меня в мое нынешнее тело; и Ей я буду служить до тех пор, пока это тело живет.
